В истории образования и развития христианских изображений аллегории занимают вторую высшую степень: здесь художник изображает уже не отдельные простые знаки, не одни неясные намеки на ту или другую мысль христианства, но развертывает пред глазами зрителя цельные, иногда довольно сложные, сцены, по которым узнаются даже некоторые подробности евангельской притчи: здесь, следовательно, творчество более обширное, чем в символе, и более определенное в своей идее. Сюда относятся виноградная лоза, означающая Самого Иисуса Христа, сеятель и др.; формы их не представляют особого интереса, а значение понятно само собою. Более любопытны притчи о Десяти девах и о Добром Пастыре. Первое неполное изображение притчи о Десяти девах находится в фресках катакомб Агнии III в. Другое, более полное и ясное, в катакомбах Кириака IV в.: в cередине изображен Иисус Христос с бородою, в нимбе; одесную его пять мудрых дев в туниках с пылающими факелами в руках; ошуюю пять неразумных дев с погашенными и опущенными вниз факелами. Иисус Христос жестом правой руки приглашает мудрых дев.
Этот памятник показывает, что в IV в. было уже довольно распространено изъяснение жениха притчи в смысле Иисуса Христа, ясно выраженное в толкованиях Иоанна Златоуста, Феофилакта болгарского и в церковных песнопениях («се жених грядет в полунощи»). С некоторыми видоизменениями композиция эта перешла сперва в византийскую, а потом и в русскую иконографию. Аллегория «Добрый Пастырь» имеет тесную связь с символом агнца и опирается на библейские основания. В книге пророка Иезекииля (XXXIV) и в псалмах Давида (XXII) мир представляется под образом овчарни, управляемой Богом-Пастырем. В этих образах отражается способ представления, воспитанный пастушеской жизнию народа. Но вместе с тем под этою простою идиллическою формою скрывается указание на высшие отношения между Пастырем и
стадом. В соответствии с ветхозаветным применением этого символа, Спаситель прямо
называет Себя пастырем: «Я пастырь добрый» (Ин., X, 14…); «Я пришел к погибшим овцам Дома Израилева» (Мф., XV, 24). Отсюда символ пастыря перешел в древнюю литературу.
Климент Александрийский прилагает к Спасителю наименование пастыря разумных овец и пастыря царских овец; Аверкий, епископ Иерапольский, замечает о себе в составленной им эпитафии, что он «ученик Пастыря Агнца». Таким образом, символ этот приобрел право гражданства в литературе уже в первые века христианства. В сфере искусства то же самое. Тертуллиан говорит, что в его время существовал обычай украшать изображениями Доброго Пастыря сосуды. Множество подобных изображений в римских катакомбах, Латеранском и Кирхеровом музеях, на стенах, саркофагах, лампах и т. д., числом более 150, не оставляют никакого сомнения в их древнем происхождении.
Добрый Пастырь на христианских памятниках обыкновенно является в виде юноши без бороды, по большей части с короткими волосами, правильным и симпатичным лицом; одет в тунику, опоясанную по чреслам, — это обычная в древности одежда, употреблявшаяся не только пастухами, но и знатными лицами.
Длинная туника была единственною одеждою (верхнею) древних пастухов: она защищала их как от холода, так и от жара; во время работы и движения она подбиралась посредством двух поясов — под мышками и вокруг чресл, об этом опоясании чресл упоминается в Священном Писании при указании на поспешность или готовность к движению (Лк., XII, 35). В обуви Пастыря замечается разнообразие: иногда он обут в сандалии, иногда в сапоги, иногда покрыты только верхние части ног, иногда он без всякой обуви. Голова Пастыря часто обнажена, изредка встречается над нею монограмма.
